Дело было в Москве. Тоже недавно. Вкратце суть такова. Пенсионер 66 лет от роду отправился к другу отмечать 23 февраля. Посидел-поговорил-выпил и отправился домой, по пути «догнавшись» пивом. Очнулся в милиции, без денег, но с разбитым лицом, закрытой черепно-мозговой травмой и ушибленными ребрами. Причем, не как потерпевший, а в качестве обвиняемого.
Казалось бы, причем тут педофилия? Да в том-то и дело, что попал человек в лапы правосудия не за пьянку-хулиганку, а по обвинению в совершении насильственных действий сексуального характера в отношении несовершеннолетней. Якобы некая 14-летняя девочка обнаружила старика на своем этаже со спущенными штанами, перепугалась, все рассказала маме, а та с ее слов быстренько написала заявление в милицию с требованием привлечь «педофила» к ответу.
И машина правосудия завертелась на всю катушку. Даже несмотря на то, что заявители буквально через день от своих претензий отказались, а впоследствии подали заявление об отсутствии в действиях обвиняемого какого-либо насилия, угроз и сексуальных домогательств. Пенсионера следователь просто-напросто начал раскручивать на другие нераскрытые эпизоды. Словом, пока пожилой человек сидит в «Матросской тишине» и рассчитывает уже не на объективность следствия, а разве что на непредвзятость суда. Возникают вполне резонные вопросы. Если российская Фемида знает, какими методами следствие порой собирает доказательную базу по обвинениям в совращении несовершеннолетних, так ли она не права, когда выносит условные приговоры по делам, где доказательства шатки, а следователи предвзяты? И всегда ли правильно именно судью ставить в положение крайнего и винить за все огрехи следствия?
Journal information